Пределы исторического мазохизма

Недавняя годовщина начала Великой Отечественной войны вновь стала поводом для очередной порции общественных дебатов, посвященных нашему прошлому. Кто виноват и виноват ли вообще кто-то в сокрушительных поражениях Красной армии в начале войны? Способна ли была советская система в то время противостоять Гитлеру? Правильно ли мы развивались с 1917-го по 1941 год? И далее, могли ли мы более эффективно воспользоваться плодами нашей военной победы во второй половине ХХ века? Почему провалился и провалился ли вообще «советский проект»? Был ли его провал (если вообще признавать провал) предрешен или же стал результатом злокозненного заговора? Была ли советская система эффективна? Хорошо ли в ней жилось людям? Были ли мы как нация счастливы в последние лет сто и в какие именно годы мы были счастливы (несчастны) особенно?

Бесконечные споры о прошлом длятся уже не первое десятилетие. Страна, кажется, окончательно свернет себе шею, пытаясь двигаться вперед с повернутой назад головой. Так двигаться вперед нельзя. Нельзя пытаться найти и построить свое будущее с головой, повернутой только назад, в историю. Всякое самокопание и самотерзание, тем более в общенациональных масштабах, должно иметь свой предел.

Это, разумеется, очень спорные утверждения, скажут многие. Ведь это же все в традициях нашей культуры — пытаться найти аргументы в пользу своих современных действий в прошлом. Но чем больше мы спорим о прошлом, привлекая его в качестве безмолвного и уязвимого для всевозможных извращений и толкований «свидетеля» то обвинения, то защиты на всевозможных процессах современности, тем более становится очевидно: мы не договоримся. Мы не договоримся как нация никогда, покуда будем пытаться использовать прошлое для разрешения своих современных споров. Использовать для того, чтобы что-то кому-то доказать, кого-то в чем-то обличить, имея в виду какие-то современные проблемы. И уж тем более для того, чтобы найти только в прошлом (славном или, наоборот, бесславном, как кому видится) какие-то ответы на вызовы сегодняшнего времени.

Мы никогда не договоримся, был ли Ленин просто германским шпионом или же величайшим, но притом коварным альтруистом (такие вообще бывают?), мечтавшим перекроить мир согласно законам справедливости. Или азиатской диктатуры? Мы не договоримся и о том, были ли иные пути индустриализации, кроме геноцида крестьянства как самой важной на тот момент части русского народа. Мы не договоримся, был ли Сталин исчадием ада и причиной того, что стана чуть не пала под ударами Гитлера, или же он, напротив, был главным источником победы СССР в той войне. Не договоримся, был ли Хрущев просто дураком, мстившим мертвому Сталину за унижения, за то, что тот заставлял его в пьяном виде плясать гопака на ночных оргиях, или же он был одним из первых, кто начал искать социализм с человеческим лицом, но так и не нашел его. И не потому, опять же, что такого не могло быть в принципе (может, и могло), а потому, что был дураком. Мы не договоримся ни о десталинизации, ни о сталинизации, ни о десоветизации, ни о реставрации «совка».

И для тех, кто использует апелляцию к прошлому в своих сегодняшних идеологических баталиях, и для тех, кто по идее является адресатом этих апелляций, уже давно утрачен первоначальный смысл тех или иных исторических явлений, событий. Стерлись нюансы, исчезли принципиально важные (возможно, многое меняющие) детали. Публика имеет дело по большей части с фетишами, она с возрастающим непониманием следит за тем, как ловкачи риторики и политтехнологий жонглируют разными непонятными этой публике фактами и цифрами, ловко подменяя понятия прямо в процессе жонглирования.

Нам пора прекратить эти попытки. Пора прекратить исторический мазохизм. Нам пора прекратить делать из нашей истории предмет общественных и политических споров. Пора прекратить выворачивать нашу общенациональную башку назад, пытаясь таким образом пятиться в будущее. Покуда живы поколения, родившиеся при советской власти, не может быть никакого консенсуса о том, какую конкретно роль может и может ли вообще сыграть в нашей жизни советский опыт. А когда эти поколения уйдут, этот консенсус все равно потеряет свою политическую актуальность.

После смерти диктатора Франко испанское общество решило, что оно больше не может позволить себе гражданскую войну и должно достигнуть компромисса по основополагающим вопросам развития страны, о том, как всем вместе двигаться в будущее. Этот широкий общественный компромисс – по политическим, социальным и экономическим вопросам — был отражен в известном пакте Монклоа 1977 года, подписанном всеми основным политическими силами страны. У нас, кстати, еще некоторое время назад было модно апеллировать к этому примеру. Гораздо менее известно у нас, что этот пакт предварялся другим, во многом неформальным «пактом», который заключили между собой основные правые и левые силы страны, а также основные средства массовой информации. Это был «пакт забвения». В нем испанцы договорились не ворошить прошлое. Не спорить о том, кто что делал во времена диктатуры, кто был прав, а кто виноват. Был даже наложен запрет (тоже неформальный) на эксгумации жертв франкистского террора. Был принят акт об амнистии – заранее — всех, кто мог быть причастен к массовым и индивидуальным репрессиям, а также борцов против режима. Был наложен мораторий на пересмотр всех решений судебной системы времен Франко.

Иногда этот «пакт забвения» (или молчания, как его еще называют иногда) поминали как «пакт об амнезии». Между прочим, он пошел испанцам только на пользу. И лишь по прошествии не менее 30 лет, в середине 2000-х, стали раздаваться робкие голоса о том, что забвение пора бы смягчить. Тогда же, кстати, по стране прошла кампания по демонтажу оставшихся памятников Франко.

Любопытно, как бы все это могло выглядеть применительно к России? Прежде всего, это мог бы быть неформальный, но всеми соблюдаемый (ибо он был бы добровольно принят) запрет на всякие публичные политизированные обсуждения нашей истории. История жестко отделяется от политики и политических (общественных) дебатов и дискуссий и целиком и полностью отдается в руки историков, студентов, специалистов и читателей научных трудов. Табу касается в том числе всевозможных исторических «документальных» фильмов и «реконструкций», «независимых журналистских расследований», телевизионной (то есть массовой) публицистики на исторические темы. Политизация истории прекращается на уровне законодательной и исполнительной властей, история в целом и в своих отдельных эпизодах перестает быть аргументом и предметом в спорах с другими странами, средством выяснения политических и дипломатических отношений. Мы перестаем бороться с так называемой «фальсификацией» истории, кроме как в научных кругах, но никак не в политических. Мы больше не ввязываемся в бесконечные и бесперспективные споры ни со странами Балтии, ни с Украиной, ни с кем-либо еще. Ни на тему, скажем, пакта Молотова – Риббентропа, ни на тему голодомора, ни на тему «кто выиграл войну». Мы знаем для себя ответ на этот вопрос – мы выиграли — и обсуждать тут более нечего. Вопрос закрыт.

Все выше написанное, признаюсь, есть спорная постановка вопроса. На самом деле у меня нет твердого ответа, возможно ли такое в принципе, нужно ли это в принципе. Но эти вопросы возникают сами собой, когда видишь бесплодность и бескомпромиссность всех наших отечественных (и не только) споров о нашем прошлом. И бессмысленность поисков именно в прошлом ответов на то, каким должно быть наше будущее. Мы не можем себе позволить завязнуть в прошлом окончательно. Сколь бы блистательным или кошмарным оно нам ни казалось.