Цивилизация
Подписанный вчера питерским губернатором закон о запрете пропаганды гомосексуализма вызвал в основном лишь насмешливые комментарии: неужто, мол, все прочие проблемы в Северной Пальмире решены, так что решили заняться вот этой? Либо же, напротив, следуют комментарии «зверино-серьезные»: мол, ХХI век на дворе, политкорректность во всем цивилизованном мире уж давно в зените, а на наших сумрачных просторах даже и заря ее еще толком не занималась.
Мы и впрямь не североамериканские Соединенные Штаты, чтобы ставить во главу угла избирательной кампании в том числе такие вопросы, как гомосексуальные браки. И у нас
проблему хулиганской акции каких-то там девиц из Pussy Riot некоторые блюстители нравственности готовы трактовать на уровне сожжения Корана в мусульманской стране. То есть «мораль & нравственность» покамест лезут в российскую политику и общественную жизнь с каким-то жутким скрежетом и стоят там в повестке дня, мягко сказать, враскоряку.
К слову сказать, блюстители гражданских и политических свобод (включая свободу слова) могли бы, ну хотя бы из стремления соблюсти чистоту жанра, вступиться – в том числе массово и публично – за расхулиганившихся девиц, которых покамест упекли почти на два месяца ареста. Столь жесткого ответа правоохранителей в последнее время не встречала ни одна подобного рода публичная акция, включая «эрекцию» изображения фаллоса в исполнении группы «Война». Которая, правду сказать, показывала свой fuck все же не храму, а конторе.
Мне лично в случае с Pussy Riot ближе позиция дьякона Андрея Кураева, отнесшегося к выходке в храме снисходительно, как к дурным на голову людям, нежели та, показательно жесткая, которую заняли другие представители РПЦ, а также правоохранительные органы. Впрочем, сейчас речь не об этом. Как и не о проблеме гомосексуализма в общенациональном масштабе или же в локальном, питерском. Речь о том, что в такой огромной стране, как Россия, все более явственно выявляется невозможность поддерживать унификацию законодательства, регулирующего самые разные сферы общественной и экономической жизни без того, чтобы существующие на бумаге «универсальные» законы в реальной жизни не оборачивались полным фарсом в их соблюдении. И дело тут вовсе не в такой экзотике питерского регионального законодательства, а в том, что все официальное содержание нашего федерализма сводится, по сути, к такой вот экзотической «педерастии».
Никого сейчас – в том числе на высоком общефедеральном уровне – не смущает, что, скажем, в Чеченской Республике уже давно местные законодатели (вернее было бы сказать, законодатель — в единственном числе) активно регулируют, так сказать, морально-нравственные вопросы тамошней жизни в соответствии, как подчеркивается, с местными обычаями, временами совпадающими с теми, которые сторонний обыватель воспринимает как «шариатские». А поскольку законодатели всех стран, дай им волю, больше всего старались бы по части регуляции «морали & нравственности», то и у нас эта сфера тоже не остается незамеченной. И вот одни озаботились внешним видом женщин, другие — гомосексуалистами.
Однако только ли к этому нужно сводить федерализм на практике? Почему, скажем, вне сферы регионального законотворчества должны оставаться множество налоговых вопросов? Налог с продаж различается в разных штатах США, в некоторых его вовсе нету. Разнятся налоги на недвижимость и другие. Оно и понятно: региональные власти формируют свой бюджет, прежде всего, исходя из собственных способностей его заполнения, а не ожидая, как у нас, подачек из столицы, куда сначала уходит большая часть налогов, а потом из этих же денег регионам «распределяют» ими же заработанное.
Почему нюансы федерализма не могут включать в себя в том числе некоторые, пусть не очень значительные вариации правил дорожного движения? У нас по части «автомобильного федерализма» разве что разные ставки по ОСАГО, транспортному налогу и штрафам. А почему не могут быть варианты разной допустимой скорости движения в разных регионах? Или, может, где-то захотят выдавать водительские права с 17 лет, а где-то – с 21 года. Почему не может быть разных правил техосмотра? А где-то законодатели захотят разрешить поворот направо на красный.
На заре постсоветского развития все федеральное своеобразие в налоговой сфере свелось разве что к созданию полубандитских особых налоговых зон. С бандитизмом стали бороться, но попутно, как у нас обычно бывает, выплеснули с грязной водой и «ребенка» — налоговые вольности и гибкости свелись к минимуму.
Столь же минимальны различия в писаных правилах ведения бизнеса, все имеющиеся по факту меры по улучшению регионального инвестиционного климата сводятся, по сути, к вариациям на тему личностных черт правления того или иного губернатора, на уровне региональных институтов и регулирующих законов различий практически нет.
Мало региональных различий и в порядке получения тех или иных социальных льгот. Оно разве что в уровне нищеты бюджетников. А что если дать право регионам более масштабно подходить к той же медицинской сфере? При сохранении незыблемых общефедеральных стандартов (в том числе по части бесплатной медицины) предоставить больше свобод в определении правил страховой медицины? Почему не могут существовать региональные налоги целевого назначения, скажем, на те же медицинские цели, на образование? Почему, наконец, для разных регионов не могут разниться условия выхода на пенсию, опять же при соблюдении определенных общефедеральных стандартов? Почему не могут разниться правила ношения и хранения огнестрельного оружия? Почему не могут существовать региональные вариации в Уголовном кодексе? В тех же Штатах даже применение смертной казни – вопрос не федерального уровня, а регионального.
Возможно, обсуждение этих проблем должно происходить в связи с темой укрупнения регионов. Создания вместо 83 субъектов федерации 30–40 или 50–60 таких, которые, во-первых, обладали бы некоей спецификой (сегодня трудно найти таковую, скажем, сравнивая Курскую и Белгородскую области, а вот в сравнении Кабардино-Балкарии с Тюменской областью она найдется с лихвой). Во-вторых, представляли бы административные единицы, оптимальные с управленческой точки зрения.
Вообще все вышеперечисленные вопросы в разное время нашли отражение в практике разных стран с федеральным устройством. Российская Федерация же предстает сегодня государством скорее унитарным, нежели федеративным.
Я не утверждаю, что ответы на перечисленные вопросы очевидны, а сама постановка именно этих вопросов в нашей стране правильна. Многим так и вовсе сами вопросы покажутся ересью, на которую лишь один ответ: «Ну, нашим только позволь своевольничать, они такого наворочают». Хорошо, это конкретно – пусть ересь. Но ведь никакие другие проблемы в контексте федерализма тоже практически не обсуждаются в общественной сфере. За исключением разве что тем вроде «питерского гомосексуализма».
Самый острый вопрос, разумеется, это вопрос о том, сколь широк может быть список тем, сфер и сюжетов, подлежащих региональному токованию. Это острый вопрос для любой федерации, однако правильно ли продолжать делать вид, что он для России уже решен раз и навсегда?
Укрепление федерализма в форме придания ему большего регионального своеобразия (еще раз повторю – при соблюдении определенных общефедеральных принципов, которые сейчас де-факто нарушаются в отдельных маленьких, но гордых республиках, но дела до этого никому нет) могло бы стать одним из факторов, стимулирующих развитие страны. Зашевелился бы в поисках, где ему лучше, бизнес. Повысилась бы мобильность работоспособного населения, которое смогло бы выбирать среди разных привлекательных или, напротив, отталкивающих условий, выбирая место жительства. Развивались бы, глядишь, региональная специализация и разделение труда. Наконец, в правлении региональных правителей и законодателей появилось бы больше индивидуальной содержательности, нежели сейчас, без чего ныне затеянная «политическая реформа» в виде прямого избрания тех же губернаторов – пустой звук. Поскольку при нынешнем отсутствии на деле работающего федерализма эти избранные губернаторы смогут состязаться лишь в том, кто из них громче будет просить центр о подачках.
Для кого-то такая вечная зависимость в рамках пресловутой вертикали власти может символизировать управляемость. Однако уже давно видно, что никакой реальной управляемости в стране нет. Система управления застыла в позе полупаралича и способна лишь издавать громогласные звуки типа «чего изволите?», оставив свободу федерального творчества лишь в особенностях региональных систем мздоимства.
