Эффективность против справедливости

Любопытный эксперимент еще в далекие 80-е поставили три немецких экономиста – Вернер Гут, Рольф Шмиттбергер и Бернд Шварце. Участнику эксперимента дается некая сумма денег, например 100 долларов, которые предлагается поделить между ним и другим участником ролевой игры. В первом варианте, называемом «игра в диктатора», второй игрок должен безропотно принять все, что ему предложат.

Исходя из стандартной экономической теории, ставящей на первое и главное место эффективность, прибыль, «диктатор», предположительно, должен оставить себе все деньги и ничего никому не отдавать. Однако в ходе серии таких экспериментов происходит иное: второму игроку все же отдается некая более существенная сумма, хотя она значительно меньше половины.

Первый игрок, даже войдя в роль «диктатора», как правило, исходит еще из некоего чувства «справедливости» — он не меряет все одной лишь примитивно понятой «эффективностью».

Когда условия игры меняются, выявляется еще большая склонность учитывать эту самую «справедливость». Выясняется, что большое число индивидов готовы принять неэффективный (с точки зрения экономической теории) исход, нежели исход несправедливый. Например, «игра в ультиматум». У первого снова изначально все деньги; второй игрок теперь получает право наложить вето на предложение части суммы от первого игрока, если сочтет его неприемлемым, — в этом случае оба остаются ни с чем. Стандартная экономическая теория, исходя все из той же пресловутой «эффективности», предпишет первому игроку отдать 1 доллар из 100 и оставить себе 99. Ведь 1 доллар лучше, чем ничего, не так ли? Примите и благодарствуйте, как говорится. Однако на практике участники эксперимента предлагали «пожертвовать» суммы в 30–40%, тогда как вторые игроки (получатели), как правило, налагали вето на суммы ниже 20%. То есть получатели готовы принять некое неравенство как данность, но до определенного предела. Уровень ниже 20% они считали столь несправедливым, что предпочитали вовсе остаться ни с чем, нежели принять его.

С тех пор прошло не одно десятилетие, однако многие экономисты и, главное, политики по-прежнему ставят во главу угла именно вопросы так называемой «эффективности», уделяя исключительное внимание тому, куда и в каких объемах текут денежные потоки, обожествляя их, наделяя их магической силой, меряя только ими все, что только можно. Скажем, российское правительство давно уже полюбило делать вид, что оно управляет экономикой, выделяя на те или иные направления определенные средства под «освоение».

Считается, что если средства выделены, то вопрос уже почти решен (исходя из такой же логики оно пытается реформировать, к примеру, образование, поставив во главу угла «эффективность» расходуемых средств). «Освоение» средств, по сути, приравнивается к решению вопроса.

Тогда как решение нынешних национальных и глобальных экономических проблем на фоне зашедшего в идейный тупик капитализма образца конца ХХ века, очевидно, таится все же в неких более тонких материях — таких как, скажем, уровень доверия в обществе, чувство справедливости его устройства. Оба эти фактора находятся в обратной зависимости от уровня неравенства в обществе: чем оно выше, тем ниже доверие, тем ниже доверие и к общественным институтам, ниже оценка эффективности их работы. И тем хуже в таком обществе с экономикой и благосостоянием в целом, хуже с качеством жизни. Собственно, примерно к такому выводу пришел даже МВФ по следам кризиса 2008 года, когда в исследовании 2011 года написал: «Мы обнаружили, что долгосрочный экономический рост обусловлен и теснейшим образом связан с большим равенством в распределении доходов…. В долгосрочной перспективе снижение социального неравенства и устойчивый рост становятся, таким образом, двумя сторонами одной монеты».

Взять хотя бы налоги. Сейчас, после повышения ряда сборов (потому как «очень деньги нужны»), по всему малому бизнесу разносятся стон и ропот. По свидетельству организаций, этот бизнес объединяющих, чуть ли не по всей стране идет массовая самоликвидация таких предприятий либо уход их в тень. Повышение налогов бизнес принял как запретительное — но именно при таком качестве государства. Вовсе не факт, что такой же исход случился бы при ином, более справедливом устройстве и более качественной работе государственных институтов.

Преобладающее восприятие налогов большинством политиков и экономистов состоит в том, что низкие налоги стимулируют, дескать, экономическую активность, а высокие ее, напротив, подавляют. Однако, скажем, в тех же США, где сейчас республиканцы, как цепные псы, бросаются на все идеи о повышении налогов, не далее как еще во времена Джимми Картера верхний уровень налогов на прибыль составлял 70% (Рейган снизил его до 28%, Клинтон повысил до 39%, затем Буш-младший снизил до 35%), а еще раньше он достигал и вовсе немыслимых ныне 91%. И экономика как-то работала. Даже не как-то, а вполне себе. Конечно, тогда не было Китая как глобального фактора, но все не сводится только к Китаю.

Так, если сопоставить темпы экономического роста в Швеции и в США в 2000–2010 годах, то у скандинавов он будет значительно выше — при куда более высоких налогах. Более того, тамошние политики исходят из совсем другой теории: высокие налоги – это гарантия экономического роста. Потому как они идут на поддержание и преумножение человеческого капитала, на инфраструктуру, образование, медицину и т. д. Притом что Швеция от Америки отличается еще и тем, что в ней в разы меньше разрыв между самыми богатыми и бедными, то есть меньше уровень неравенства (этот разрыв был в разы меньше и в самой Америке в эпоху существования 91-процентного налога на богатых, и экономика была куда более сбалансированной, нежели сейчас, когда в рамках одной корпорации разрыв между доходами самых высокооплачиваемых и самых низкооплачиваемых отличается в сотни и даже тысячи раз, тогда как в 60-х он был максимум девять к одному). Соответственно, в первом случае речь идет о более справедливом распределении доходов и, как следствие, о более высоком уровне доверия в обществе, а также между обществом и государством. Собственно,

примерно та же модель работает и на уровне отдельных предприятий. Когда в рамках одной компании существует разрыв в размерах вознаграждения работников в сотни раз, вряд ли речь идет о «справедливости». Соответственно, не нужно ждать от работников проявления корпоративной солидарности, желания «выкладываться» ради родной компании, а все попытки рассуждать о «корпоративном командном духе» — не что иное, как фарисейство.

Понятие «поощрительной платы» за хорошую работу давно уже утратило смысл в крупных корпорациях, когда топ-менеджмент, всякие там СЕО, получают вознаграждения, по сути вне зависимости от успехов работы компании, в десятки миллионов долларов. Даже в случае финансового краха. Только называется это не бонусом, а компенсацией или «золотым парашютом». Собственно, у нас эту «часть капитализма» уже отлично восприняли: когда, уходя со своего поста гендиректора «Норильского никеля», некий господин по непонятным простому смертному причинам прихватывает в виде бонуса астрономические 100 млн долларов, это свидетельство этой самой «корпоративной практики», порождающей чудовищное неравенство, приводящее в конце концов к дисбалансам и колоссальным проблемам в экономике и обществе в целом. Притом что такой бонус ну никак не соответствует даже котировкам акций данной компании на бирже.

Если говорить не о корпоративном, а о государственном уровне, то в этом смысле, когда у нас недоуменно-восторженно публикуют фотографии, на которых руководители скандинавских стран ездят на работу на велосипеде или летают вместе со всеми в экономклассе, то надо отдавать себе отчет: это все неотъемлемая часть экономики, с именно такими налогами и таким уровнем доверия к государству. Тут одно без другого не работает. То есть могут быть высокие налоги, в том числе на малый и средний бизнес, но тогда и премьер с президентом должны ездить на работу не в разбрасывающих плебеев по обочинам кортежах, а примерно как обычные люди. Не гнушаясь, прости, господи, в иных случаях и велосипедом. Ну и вообще много чего другого будет в этом случае должна власть налогооблагаемому народу: он же — избиратели. Прежде всего, по части деликатности, щепетильности, прозрачности и отчетности в расходовании этих самых налогов. Притом что признано: более стабильными и более динамично развивающимися обществами являются как раз те, что характеризуются меньшим неравенством.

Есть такой показатель, как коэффициент Джини, показывающий разрыв между самыми богатыми слоями общества и самыми бедными. Если бы любые 10% населения получали 10% всех доходов, 20 – 20% и так далее, то в обществе не было бы неравенства, коэффициент равен нулю. Если весь доход идет на верх социальной лестницы, то коэффициент стремится к единице. В современном мире обществами с более или менее равномерно распределенными доходами (то есть неравенство допускается как неизбежный, полезный стимул к развитию) считаются страны с коэффициентом примерно в 0,3. Это Германия, Норвегия, Швеция, ряд других европейских стран. Тогда как некоторые страны Латинской Америки и Африки, отличающиеся вопиющим неравенством и, как следствие, экономическими и политическими неурядицами, кризисами или унылым загниванием-застоем, имеют коэффициент 0,5 и выше. В нынешних США, где все большая часть общества обеспокоена стремительно растущим неравенством, коэффициент составляет 0,47 (Америку еще спасает во многом то, что доллар выступает мировой резервной валютой, а также огромный по объемам ВВП). При всей неполноте и несовершенстве нашей статистики, считается, что у нас этот коэффициент примерно на уровне американского (но ВВП в несколько раз меньше, а рубль не резервная валюта), хотя многие исследователи склоняются к тому, что он на самом деле, учитывая теневую экономику, существенно выше.

Скажем, по данным Global Wealth Report, на долю самых богатых 1% россиян приходится 71% всех личных активов в России. Для сравнения: в следующих за Россией (среди крупных стран) по этому показателю Индии и Индонезии 1% владеет 49% и 46% всего личного богатства. В той же Америке этот показатель равен 37%, в Европе — 32%.

То есть наша страна характеризуется шокирующим (особенно на фоне прежних советских лет) неравенством. И именно это обстоятельство, помноженное на крайнее недоверие граждан к себе подобным и еще большее к родному государству, становится главнейшим фактором долгосрочной экономической и социальной нестабильности, тормозом экономического роста и социального прогресса. Более того – мощнейшей предпосылкой к деградации и упадку страны. Неравенство порождает бедность и несправедливость во все новых и новых масштабах, становясь тормозом развития. В этих условиях любые попытки властей повышать налоги и сборы с граждан во всякой форме (акцизов, налогов на малый бизнес, налогов на недвижимость, даже тарифов ЖКХ) будут восприниматься все более и более враждебно и болезненно, если не будет начата хоть какая-то работа по улучшению качества государственных институтов. Потому что на такое государство и 6% по упрощенной схеме – и то жалко.