Цивилизация
Один мой коллега, которому довелось провести детство в поселке «Советский писатель» на Пахре, вспоминал, как однажды он увидел Константина Симонова — издалека. По дорожке поселка шел погруженный в собственные печальные мысли усталый старик. Писатель в ту минуту оставался равным себе самому. Но, как только он обнаружил, что на него смотрят, преобразился. Распрямил плечи, поднес спичку к трубке, удовлетворенно погрузился в клубы дыма — словом, в одну секунду превратился в классика советской литературы с парадного портрета в собрании сочинений. Так, собственно, с любым писателем. В том числе и с его общественной ролью, если этот писатель по-настоящему значительный.
Прошло ровно два года со дня кончины Александра Солженицына. За это время его посмертный образ переходил из одной социальной роли в другую несколько раз. И есть ощущение, что в итоге, очистившись от шелухи, стал равным самому себе.
И до смерти, и после нее имя писателя, ставшего при жизни классиком, естественно, активно эксплуатировалось. В том числе и политически.
С его триумфальным возвращением в Россию в 1994 году связывались какие-то мистические надежды, в которых было что-то от плаката «Приехал жрец». Примерно так же четырьмя годами ранее — как универсальное лекарство от поноса и рака — воспринималась работа с немного ленинским названием «Как нам обустроить Россию».
В 1990-е Солженицын не был востребован как безусловный моральный авторитет, а его текст 1998 года «Россия в обвале» мало чем выделялся из общего дидактического хора, выносившего общественное порицание либеральным экономическим реформам. Как не была оригинальной и вообще вся его политическая публицистика, включавшая и полемику с Андреем Сахаровым, и знаменитую «Образоващину», где был сатирически описан слой конформистов, поддерживавших советский режим из «шкурных» соображений, тот самый слой, который потом, по иронии истории, в своей очередной реинкарнации станет социальной основой путинской «стабильности»
Зато в моральном авторитете очень нуждался преемник Бориса Ельцина. Казалось, Владимир Путин посещает Троице-Лыково, чтобы обогатиться неким тайным знанием и напитаться волшебными соками, позволяющими ему долгими годами управлять страной. В июне 2007 года писатель не стал отказываться от Государственной премии, возможно, потому, что получил ее именно от Путина, снова в тот день «причастившегося» в Троице-Лыкове.
За каким знанием ездил Путин к классику — остается неясным. Из заметных работ в эту эпоху у Солженицына вышла только книга «Двести лет вместе», отношение к которой у читающей публики оказалось неоднозначным. И не только со стороны тех, кто несколько иначе склонен был толковать еврейский вопрос, но и со стороны профессиональных историков, настоящих специалистов по предмету. Но
у власти должна была быть своя хоругвь. И такой хоругвью, вольно или невольно, стал Солженицын.
Ну нельзя же, в самом деле, до бесконечности цитировать, как классика марксизма-ленинизма, Ивана Ильина, чью публицистку можно было бы деликатно назвать националистической. И здесь пригодился Солженицын, особенно с идеей «сбережения народа». Находка для спичрайтера…
Кончина Солженицына превратилась в ярмарку тщеславия тех, кто скорбел по нему публично, и в конкурс лучшего устного некролога. Здесь отметились все — и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник, включая даже лидера КПРФ Геннадия Зюганова. Пускай ненадолго, но писатель стал знаменем всех без исключения политических сил. Ненадолго, потому что исключительные права на него все равно принадлежали Путину Владимиру Владимировичу. Не случайно в июле прошлого года, встречаясь с Натальей Солженицыной, премьер-министр, снова возвышенный этой встречей до «национального лидера», настаивал на «пропаганде» творчества и литературного наследия классика. Слова о необходимости изучения в школе «Архипелага ГУЛАГ» смотрелись, слышались и читались диковато в устах профессионального чекиста. Вдова писателя деликатно уклонилась от реализации предложения: нельзя насаждать Солженицына насильно, через школьную программу, отвращающую от чтения, как картошку при Екатерине.
После этой встречи на знамя классика никто не поднимал, хоругвь из его политической публицистики не изготовлял, а
глубоко символичное переименование еще в 2008 году улицы Б. Коммунистическая в улицу Александра Солженицына было встречено трудящимися без всякого энтузиазма.
Солженицына за эти два года отнюдь не забыли. Он стал равен самому себе. То есть подлинному классику русской литературы, автору «Одного дня Ивана Денисовича» и «Архипелага ГУЛАГ», пробившему, возможно, самую большую брешь в коммунистическом режиме и в сознании людей по обе стороны «железного занавеса». Все остальное — вопросы истории и вопросы литературы. В кавычках и без.
