Вера в человека

В тот пикантный момент, когда было сообщено, что православные «активисты» так напугали ростовскую общественность, что представление рок-оперы «Иисус Христос — Суперзвезда» отменено, фоном на моем компьютере по странному совпадению звучала ария Марии Магдалины на шведском языке в исполнении Агнеты Фельтскуг (1972 год). Надо ли говорить, что на экране компьютера при этом приветливо мерцал текст речи патриарха Кирилла в МГУ?

Докторская речь Кирилла по своему значению для широких студенческих масс десятых годов XXI века примерно равна работе Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» в эпоху моего студенчества – восьмидесятые годы XX века.

И надо сказать, что теория божественного происхождения государства – это шаг назад по сравнению с классическим марксизмом. Не говоря уже о современной политической науке. Но в моем некогда родном вузе, где в новые времена зародилась, например, так называемая «православная социология», едва ли кого-то удивила несколько архаичная теоретическая конструкция высшего церковного иерарха.
Выступление Кирилла с «последней прямотой» завершило картину современной российской политической системы, задало жесткую рамку, которая, правда, так и не пошла дальше уваровской триады.

«Православие» и теории Кирилла о божественном происхождении государства стали идеологическим оправданием режима.

«Самодержавие» сформировалось благодаря законам, принятым летом и принимаемым осенью. Народность обеспечивается «Уралвагонзаводом», Объединенным народным фронтом и структурами, примкнувшими к ним, точнее, припавшими к национальному лидеру – от «Родины», восставшей из забытых на Старой площади Владиславом Сурковым, но просроченных при Вячеславе Володине алхимических веществ, до мучительно борющейся за право на жизнь ЕР.

Надо отдать должное Кириллу – рамку он описал емко и внятно. Во всяком случае, не так, как это, например, сделали авторы сочинения «Национальная идея России» (в авторском совете – В. И. Якунин и др.) в 6 (шести!) томах, из которых в первый, выпущенный в этом году, поместилось 752 страницы. Ссылаясь на апостола Павла, как раньше в этом же зале МГУ ссылались на тандем Маркса--Энгельса (хотя здесь же выступал однажды и Рональд Рейган, правда, в богопротивные горбачевские времена), патриарх заключил: «Представители государственной власти, которые поддерживают порядок и пресекают беззаконие, исполняют миссию, возложенную на них самим Богом».

Патриарх по-своему пересоздал теорию естественного права, отнеся «естественный закон» к божественному установлению и привязав его к национальной культуре. Возможно, среди студентов в аудитории были и те, кто обучается на юридическом факультете. Не знаю, как сейчас, но в мои времена преподавался предмет «История политических и правовых учений». Классики не всегда связывали столь жестко происхождение естественного права с Богом. Те же классики, например Руссо, видели в фундаменте государства общественный договор правителя и народа, в большей степени соответствующий современным представлениям о государстве-сервисе, чем о государстве-учителе, государстве-насильнике, государстве-носителе нравственного, естественного, божественного закона. В этой логике – налоги в обмен на предоставление сервисов – государство не выступает в качестве такой тотальной силы, какой ее представляет иерарх: «Задача государства – опираясь на Богом данный нравственный закон, таким образом интерпретировать его в соответствии с местом, временем и культурой, чтобы нравственное начало через действие законодательства укреплялось в жизни личности и общества». Можно это назвать вульгарным гегельянством, хотя Гегель был гораздо тоньше, и по сути, если и не признавал право народа на восстание, считал его неизбежным, если государство в лице злоупотребляющих властью «высших официалов» обманывало «угнетенную массу» (см., например, его работу «О внутренних отношениях в Вюртемберге…»). А можно интерпретировать так:

все, что судья Данилкин, судья Сырова, высшие должностные лица государства, невзирая на их бекграунд и стоимость наручных часов, сказали – то и нравственно, то и непосредственно от Бога и идет беспроводным способом.

В этой логике дубинка омоновца обретает высшую божественную силу, что отчасти подтверждается недавним постановлением Верховного суда, который вывел понятие «необходимая оборона» из-под сопротивления озверевшему двухметровому бойцу-омоновцу в кокетливой беретке или в стильном костюме «космонавта». Так что архаизированные церковные теории и архаичное толкование права идут рука об руку.

Кстати, чтобы уж закончить историко-правовую тему. Право России, каким бы самобытным оно ни было, как бы «не влезало в формы узкие юридических начал» наши правосознание, правоустановление и правоприменение, неизменно входило в романо-германскую правовую семью, в основании своем имевшую вовсе не божественные (естественные?) нормы, а римское частное право.
Несколько противореча самому себе, патриарх отчасти признает такое исторически обусловленное положение дел, когда внезапно относит Россию к европейской цивилизации, а мостик к ней перекидывает через греко-римскую традицию, через Кирилла и Мефодия. Может быть, оно, конечно, так и есть. Но на определенном отрезке российской истории многие не менее уважаемые, чем Святейший патриарх Московский, теоретики считали иначе. Густав Шпет об этой «традиции» в «Очерке разивтия русской философии» (1922 год) писал так: «Россия вошла в семью европейскую. Но вошла как сирота… Она стала христианскою, но без античной традиции и без исторического культуропреемства. Балканские горы не дали излиться истокам древней европейской культуры на русские равнины… Нас крестили по-гречески, но язык нам дали болгарский… Солунские братья сыграли для России фатальную роль».

Патриарх апеллирует к авторитету апостольскому, призывая молиться «за царей и всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную» (чем не путинское большинство образца второго срока!).

Но на этот счет есть более поздний ответ, хотя тоже не очень свежий. Чтобы подняться «с самой низкой ступени варварства до высшей ступени благосостояния нужны лишь мир, легкие налоги и терпимость в управлении». Это, натурально, Адам Смит. В сущности, христианская традиция. И европейская культура. В этой триаде нет ни господствующей религии, ни самодержавия, ни народности. Но есть вера в человека, а не в Бога и Левиафана.