Цивилизация
— Я жду семьсот голодных людей, которые с удовольствием заплатят за португальскую еду. Аренду платить не надо, ничего не надо, просто накормите их и заработайте на этом денег.
— Ну не знаааю… А семьдесят пирожков хватит?
— А вы правда ресторан португальской кухни? — хотела спросить я, но не стала. Чего ругаться, понятно же, что это отличное предложение для любого ресторана. Все будет хорошо, и моим зрителям не придется слушать фаду на голодный желудок.
Ну что. Их и правда оказалось семьдесят, маленьких заморских пирожков, которые концертная публика смела за несколько минут, после чего вынужденно перешла на обычные буфетные бутерброды. Люди были с работы, они хотели есть, я смотрела на слегка заветренную сырокопченую колбасу, неизменный символ всех концертных залов и театров страны, и пыталась понять: почему же человек, дела у которого идут не так чтобы блестяще, отказался от хорошего заработка?
Чем труднее финансово становится жизнь, тем чаще я становлюсь свидетелем, а то и участником таких историй. И каждый раз как в первый, потому что понять причины, по которым взрослый, на вид даже вроде бы разумный и вменяемый человек отказывается от работы или делает ее чудовищно плохо — у меня не получается. Схема-то на самом деле предельно проста: ты хочешь оплачивать счета, следовательно, ты работаешь, и если ты работаешь хорошо, ты получаешь больше работы и больше денег, чтобы оплачивать счета. Ты радуешься заказам, заводишь связи, стараешься не упустить хороший момент для роста — вот это все, что звучит слишком жизнерадостно, словно из учебника «Бизнес для чайников», но на самом деле работает. Сантехник ты, таксист, врач или журналист — в конечном итоге все завязано на качественной работе и партнерских отношениях. Я многие годы мигрирую за своим врачом из одной клиники в другую — куда он, туда и я. У меня есть знакомый водитель такси, которому я звоню, когда нужно ехать в аэропорт. У меня целая записная книжка профессионалов, которые однажды сделали для меня работу, сделали ее хорошо и в срок, и я осталась с ними как клиент и тот, кто присылает поздравления с праздниками. Все эти люди — они из начала двухтысячных, когда визитки раздавались щедро, на звонки отвечали быстро, и курьеры еще не звонили с недовольным «Ну вы выйдите в супермаркету, у вас тут все дома одинаковые, я как искать должен?»
А сейчас что-то случилось.
Работа по-прежнему есть. Деньги нужны даже больше прежнего. Но нет желания работать. А поскольку совсем не работать вроде как нехорошо — ну ладно, так и быть, я за это возьмусь, что значит «спустя рукава», да скажите спасибо, что я за эти деньги вообще пришел!
И в этот момент я понимаю, что аргумент про регулярные заказы не сработает. Человеку глубоко наплевать, позову я его или предпочту заплатить кому-то другому. Ему, кажется, вообще наплевать, что будет через месяц, через неделю и даже завтра.
Мы работаем так плохо и так неохотно не потому, что ленивые халявщики с руками из известного места. А потому что наш горизонт планирования за последние несколько лет сузился до нескольких месяцев. В сентябре мы говорим: ну, до нового года дотянем, а там посмотрим. В феврале — до лета. Летом — до начала учебного года. Я знаю очень мало людей, которые планируют свою жизнь дальше, чем на полгода. Даже те, кто покупают дешевые авиабилеты на следующий год, и то философски говорят: это на всякий случай, пропадут — не жалко. Никаких планов, никакого более или менее ясного представления о будущем.
Какие там следующие поколения семьи, когда непонятно, будет ли чем платить ипотеку через полгода. Сколько будет стоить рубль? А бензин? А репетиторы для мелкого, про будущее которого наверняка известны только две вещи: ЕГЭ и то, что сам он его не сдаст. Если об этом думать, можно сойти с ума.
А думать, что все будет хорошо, — значит быть безмозглым оптимистом, которого однажды жизнь и правительство огреют по башке этим самым оптимизмом. Налоги повысят. Накопления обесценятся. Правила игры в государстве опять поменяются. Проходили уже веру в светлое грядущее. Ну и зачем в таком случае работать и надрываться ради будущего, если его как бы нет?
Поколение, еще заставшее уверенность в завтрашнем дне, один из столпов идеологии СССР, теперь ностальгирует по «светлому советскому прошлому» и хочет гарантий: это главное условие, при котором мы готовы что-то делать. И это нормально: точно знать, что твой бизнес, маленький или не очень, не придушат налогами и новыми законами. Что его не отберут. Что он не разорится из-за курса рубля или политических конфликтов.
Беда в том, что таких гарантий никто не даст. Их не существует, как не существует контролируемой среды, в которой можно добиться предсказуемого результата.
Выживание — это плохая мотивация для развития.
Выживание — это когда ты радуешься тому, что пережил ночь, не замерз и не был разорван дикими животными. Что у тебя хватило дров до утра, и твоя цель на сегодня — набрать еще немного, чтобы пережить следующую ночь. Складывать поленницу нет смысла, каждая ночь может стать последней.
В этом есть какая-то первобытная логика, не имеющая, впрочем, ничего общего с позитивными до тошноты рекламными призывами «жить настоящим». Это не жизнь. Это выживание с суеверным «не загадывай» и боязнью долговременных планов.
Меня иногда поправляют: не загадывай в ЭТОЙ стране. Тут никогда не знаешь, каким пыльным мешком тебя огреют завтра. Много работать и смотреть вперед, в будущее, имеет смысл где-нибудь в Штатах, а лучше всего в Англии. Там, где стабильность и четкие правила.
А ведь на самом деле главное правило, которое создало ту самую стабильность, звучит так: что бы ни происходило, я должен делать свою работу — и делать ее настолько хорошо, насколько могу. Когда ураган разрушал дома первых поселенцев в Оклахоме, они просто строили новые дома. Когда их посевы сжирала саранча, они просто снова засевали поля. Не позволяя себе думать о том, что ураган и саранча могут и обязательно вернутся. Мы можем думать о той же Америке что угодно, но именно такие люди сделали ее великой. Те, что смотрели в будущее, а не прятались в прошлом от страхов настоящего.
