Цивилизация
Министр обороны сообщил, что конкурс в военные вузы вырос практически в два раза, с пяти человек на место в прошлом году до девяти в этом. Престиж профессии растет, служба становится все более привлекательной, а граждане все лучше и лучше относятся к армии. По данным ВЦИОМа, за год уважение к армии выросло с 34 до 40%, гордость за армию — с 27 до 39%, уже 59% хотят видеть в рядах Вооруженных сил своих родственников.
Почему общественное мнение развернулось столь радикально и нет ли в отношении военной профессии, а значит, войны того, что называется misperception, — неадекватного восприятия реальности?
Вооруженные силы даже в те годы, когда значительная часть молодого мужского населения страны как могла косила от призыва, оставались одной из символических основ государства наряду с президентом и церковью. Ну и еще ФСБ, конечно же, куда ж без тайной полиции.
Иные политики консервативного толка могли время от времени ронять: «Единственные союзники России — армия и флот», но все это в условиях бюджетных ограничений было лишь запальчивыми метафорами.
А вот по ходу встречи российского президента с папой Франциском в лице первого лица РФ уже читалась некоторая снисходительность: мол, сколько дивизий у папы Римского?
Война в Донбассе, где якобы не присутствует Российская армия, как раз и подняла престиж не столько «шахтеров и трактористов», неизвестно где взявших современные виды вооружений, сколько Вооруженных сил РФ. За патриотическим цунами российское общественное мнение уже никак не могло различить такие нюансы, как брошенные на произвол судьбы российские солдаты, их гибель и могилы. Указ о засекречивании потерь в мирное время, который еще несколько лет назад мог бы спровоцировать возмущение граждан, проскользил по поверхности массового сознания россиян незамеченным.
Крым, триумфально взятый без единого выстрела, тоже сработал. Масштабное празднование 70-летия Победы как источник ретроспективной гордости — тоже.
Нагнетание квазипатриотических настроений практически сразу дало улучшение отношения к армии:
в ноябре 2014-го отлично и хорошо к Вооруженным силам относились 33% респондентов. В феврале 2013-го таковых было всего 9%!
Возвращается и отношение к армии как к социальному лифту, что описывается древнесоветским словосочетанием «школа жизни». Согласно свежему опросу ВЦИОМа, шанс для самореализации через армию видят 59% опрошенных, исследование ФОМа конца прошлого года показывает, что «школу жизни» в армии видят 75% респондентов (в 2013-м таких было 68%). Согласно одному исследованию магистранта ВШЭ, «служба в армии «ускоряет» и интенсифицирует наступление социально-демографических событий жизненного пути», то есть, по-простому говоря,
отслужившие чаще и быстрее становятся отцами, чем их сверстники.
И это несмотря на то, что даже год в армии — потеря в социализации и особенно в получении образования молодыми людьми. А боевые потери в мирное время, о которых даже при государственной монополии на пропаганду можно легко узнать из качественных СМИ, именно сейчас превратили армию не столько в «школу жизни», сколько в «школу смерти». И отправить своего сына в Вооруженные силы по-прежнему опасный социальный эксперимент, причем на себе.
И надо сказать, что, когда вдохновленным милитаризацией внешней среды гражданам социологи задают вопрос, хотели бы они, чтобы их сыновья служили в армии, ответы становятся несколько более приближенными к земле, или, если угодно, к окопам:
в ноябре 2014-го положительно ответивших на этот вопрос было 20%, за три года до этого — немногим меньше, 17%.
Этот феномен понятен: одно дело поддерживать армию — символ и институт, — надуваться до состояния ядра для Царь-пушки от национальной гордости великоросса, и совсем другое — задумываться о реальных последствиях реальной службы в реальной, а не телевизионной армии своего сына.
Рост интереса к профессии военного объясняется не только возвышенно-мифологическими причинами, далеко отстоящими от реальности, но и материальными. Логично предположить: если государство в ущерб человеческому капиталу тратит бешеные деньги на оборону, вооружения и безопасность, а сама армия идет от победы к победе, то и служба в Вооруженных силах, в том числе профессиональная, должна оказаться экономически рентабельной.
Для людей, удвоивших конкурс в военные вузы, это пока лишь гипотеза, которую они должны будут проверить на себе. Что в условиях затяжной рецессии еще один рискованный социальный эксперимент и результат не слишком адекватного и даже авантюристического восприятия реальности.
Наконец, в каких же, собственно, войнах предстоит участвовать молодым людям, получившим объяснения, что любая военная кампания, которая велась тем же Советским Союзом, была справедливой и геостратегически оправданной, от финской 1939 года до афганской 1979-го?
Обществам свойственно как-то поддерживать преемственность исторической памяти, чтобы трагедии и масштабные человеческие потери не повторялись, чтобы вьетнамский (в нашем случае — афганский) синдром чему-то учил не одно, а несколько поколений.
Но в представлении отечественной пропаганды современная война по-русски — это триумфальный веселый марш, похожий на грузинский поход 2008 года или взятие Крыма.
Знание об ужасах реальной войны не то что не транслируется, а блокируется. Не говоря уже о том, что смысл и содержание войн меняется. Как писала исследователь современной войны Мэри Калдор, появился «новый тип организованного насилия, или «новые войны», которые можно описать как смесь войны, организованной преступности и массовых нарушений прав человека»: «В этих войнах принимают участие как глобальные, так и локальные, как государственные, так и частные участники. Войны ведутся ради частных политических целей с использованием тактики террора и дестабилизации».
Ровно этим, видимо, и предстоит заниматься будущим солдатам и офицерам. Ровно этим уже занимаются в Новороссии участники «гибридной» войны.
Кажется, что места для веселой спортивной прогулки и проявления патриотического воодушевления здесь почти не остается. Зато много места для пота, крови и смерти ни в чем не повинных людей. Как это всегда и бывает на любых войнах, даже если мы назовем их «патриотическими».
В XXI веке это и в самом деле украденное время. Сверхмощные расходы на войну — украденные у налогоплательщиков деньги. Сама война — это украденные государством жизни.
