Цивилизация
Считается, что Арнольд Ньюман, подражая Вермееру и другим малым голландцам, изобрел в фотографии жанр «портрета в естественной обстановке». Но сам американский фотограф этой преемственности не признавал и видел свою задачу иначе.
Он хотел вывести визуальную формулу личности, создать изображение, способное вобрать всего человека от начала и до конца.
На выставке в Центре фотографии имени братьев Люмьер показывают около сотни сделанных им портретов знаменитостей, а также его ранние формалистские фотоопыты, которые выглядят, как подражания — то неопластицисту Питу Мондриану, то кубистам.
Вначале Ньюман всерьез собирался стать художником, но живопись был вынужден бросить из-за навалившихся финансовых проблем. Несколько лет он перебивался работой в фотоателье, пока не встретил фотографа и галериста Альфреда Стиглица. К концу 1945 года — после выставки «Как выглядят художники» в Филадельфии — Ньюман уже слыл новоявленной звездой фотографического мира.
Портфолио Ньюмана представляет собой подробную энциклопедию искусства и общественной мысли, пантеон олимпийцев, целую галерею лиц, давно въевшихся в историю человечества.
Здесь есть художники (Марк Шагал, Пабло Пикассо, Марсель Дюшан), фотографы-классики (Анри Картье-Брессон, Брассай), политики (Джон Кеннеди, Билл Клинтон, Ясир Арафат), писатели (Генри Миллер, Айн Рэнд, Жан Кокто). Однако в его героях нет и крупицы античного самодовольства, а в его снимках — обезличивающего журнального лоска. Едва ли Ньюман хоть в ком-нибудь из них видел мраморного кумира в неколебимой вышине.
Из фламандской живописи Ньюман действительно заимствовал камерный интерьер, строгий ритм и пластику композиции, музыку и философию снимка, который никогда у него не был постановочным. Сам он, кстати, считал композицию частью содержания, а не формы и исключал спонтанность в фотографии.
Увлечение формой, как правило, ведет к тому, что на портрете у Нюьмана обнаруживается не сгусток личности, а сложносочиненный орнамент, в рамках которого человек — не более чем еще один изящный завиток. Возможно, поэтому
журнал «Harper's Bazaar» поначалу отверг знаменитый снимок Игоря Стравинского, не разглядев за огромным роялем, похожим на нотный знак, примостившегося в углу композитора.
Однако портреты Ньюмана не орнамент, а ода индивидуализму — или плач по нему.
Он хотел объяснить человека одним снимком и не признавал серийности, углублялся не в характер, а в тип, как и положено классицистам. Однако проблема превращения человека в символ так и не стала главным мотивом его фотографий.
Большая, «артистическая» часть из них держится на пигмалионовском конфликте — невыраженной битве мастера с его творением.
Угловатое, как утюг, лицо Пита Мондриана вписано в расчерченное живописным станком пространство стены; такая композиция могла бы стать работой самого голландского художника. Скульптор-интеллектуал Джакометти на портрете кажется сдержанным, смотрит с вызовом, исподлобья. Он не похож на свои гротескно истончившиеся фигуры исчезающего человека — в отличие от мультяшного поп-артиста Роя Лихтенштейна, который, кажется, вырвался-таки из пут одного из своих комиксов.
Во взгляде Сальвадора Дали, как и положено, светится легкое безумие. И только от Мэрилин Монро, сбросившей маску кинозвезды, осталась лишь изможденная дама трудной судьбы.
Практически каждый портрет Ньюмана заключает в себе концентрированный протест против бахвальской объективности, отрицающей автора. Но именно этот подчеркнуто заинтересованный взгляд помогает фотографу не засорять снимок неуместными интерпретациями.
Скрадывать лицо на его фотографиях имеют право только вещи.
Поэтому американский скульптор Александр Колдер снят в интерьере своей мастерской, а немецкий промышленник Альфрид Крупп, снабжавший оружием гитлеровский режим, возвышается универсальным злодеем, который украсил бы любой голливудский боевик, посреди собственного завода.
Место, на котором должно покоиться авторское отношение к модели, демонстративно остается пустым. Портрет, таким образом, из одноразовой иконы из глянцевого ежемесячника превращается в «Джоконду» (точнее, даже в «Девушку с жемчужной сережкой») — воплотившуюся невозможность понять другого до конца.
Ньюман интересовался не творением, а автором, не политикой, а политиками. Объясняя человека через быт, он твердил, что портрет может заменить биографию. Возможно, поэтому лучшим снимком оказывается фотография Отто Франка — отца Анны Франк, разлученного с семьей, прошедшего Освенцим, единственного выжившего персонажа ее дневника, который стоит на чердаке их бывшего дома, понурив взгляд.
