Цивилизация
12 декабря в кинотеатре «Горизонт» состоится специальный показ рабочей версии фильма «Мой друг Борис Немцов». Картина, которую начинали снимать как часть проекта Александра Расторгуева и Павла Костомарова «Срок», стала полноценным проектом о политике и друге, которым герой успел стать для автора фильма. О том, кем Борис Ефимович точно не был и во что верил, «Газете.Ru» рассказала режиссер фильма Зося Родкевич.
— Почему главным героем твоего фильма стал именно Борис Немцов?
— Это не я выбирала. Просто со «Сроком» все затянулось, и на протяжении этих трех лет было снято очень много материала.
Сначала все это мы и хотели использовать в «Сроке», но потом поняли, что Немцов слишком большой, яркий.
Как будто это другая история. Стало ясно, что надо делать фильм отдельно про Немцова и отдельно про остальную оппозицию. Расторгуев меня уговорил, я без особого энтузиазма села все это собирать.
— Можете чуть подробнее сформулировать, чем Немцов отличался от остальных оппозиционеров?
— Он очень близко к себе подпускал, с ним нет запретных тем, нет почти ничего, что он хотел бы скрыть от собеседника. Кого ни возьми из лидеров оппозиции, они непривлекательные. Немцов, кстати, мне тоже никогда не казался приятным, и я сама бы никогда не решила сделать про него фильм. Но когда я стала разбирать материал, то страшно увлеклась, он умел быть заразительным.
— Что для вас как для режиссера было важнее — какой он друг или какой политик?
— Ну, одно другому не мешает. Но, вообще, мне он неинтересен как политик, так что для меня было интереснее, какой он друг. При этом 80% его разговоров о политике. Но еще он, кстати, очень любил поговорить о еде. И о женщинах.
— А как вы поняли, что вы с Немцовым стали друзьями?
— Когда он начал мне звонить. Причем, когда он звонил, никогда не определялся номер. Высвечивалось «Абонент неизвестен». И он мне говорил: «Привет, это Немцов!»
— Почему Борис Ефимович продолжал вообще всем этим заниматься? Непросто ведь быть оппозиционером в современной России.
— Потому что он искренне верил, что ее (оппозицию. — «Газета.Ru») надо менять, надо ломать. Не знаю, мне кажется, эта штука с поддержкой Путина в 2000-х годах — полная ерунда, элементарная ошибка. И он объяснял, что все понимает, что за ним в этом смысле косяк.
— А он чувствовал, что может погибнуть, опасался чего-либо?
— Нет, вообще нет. Он только стебался все время на эту тему. «Вот когда я помру...» В фильме даже есть момент на эту тему с Яшиным.
Люди очень часто при встрече говорили ему: «Ой, рады видеть вас живьем» или «Здорово, что вы живой».
Да и он же всегда без охраны ходил.
— Как бы ты закончила фильм, если бы Немцова не убили?
— Я хотела закончить его поездом. Как он уезжает, а Яшин остается в Ярославле. Но, кстати, очень важно, что это только рабочая версия фильма, неокончательная. Камера Расторгуева и Костомарова довольно холодная и очень отличается от моей, но снятые ими монологи очень крутые. Мы сейчас хотим просто посмотреть, что будут говорить люди, чего им в фильме не хватает, и добавить это.
— Ты больше хочешь, чтобы люди увидели твой фильм или чтобы узнали, кто такой Немцов?
— Конечно, чтобы увидели мой фильм! Хотя я знаю, что сам Немцов очень хотел, чтобы молодые люди узнали, какой он. Он, например, совсем не буржуа. Знаешь, у него, например, было всего два свитера. Это было офигенно удобно монтировать. Берешь кадр, как он выходит в одном свитере где-нибудь в Екатеринбурге, потом он идет по улице и потом уже через два года в таком же свитере встречается с Навальным в Кирове.
Он совсем не такой расшикованный, как я думала, например, и не так зациклен на бабле. Я сама ближе к анархизму, и Немцов меня все время стебал на эту тему.
Говорил: «Анархисты меня любят, я ж знаю!» У меня была такая жилетка с надписью «Fuck the system» на спине, и Немцов всем меня разворачивал и предлагал посмотреть, что у меня на спине. Он был уверен, что все его любят. Хотя политически мы были не так близки, как ему казалось.
— Последний вопрос. Кого в фильме больше — тебя или Немцова?
— Немцова. Я сознательно так сделала. Меня саму раздражало, когда меня в фильме было слишком много. Зачем людям смотреть про меня? Они хотят смотреть про него.
